My boy builds coffins with hammers and nails
He doesn't build ships, he has no use for sails
He doesn't make tables, dresses or chairs
He can't carve a whistle cause he just doesn't care;

Море цветов волновал лёгкий ветерок. Словно резвый жеребёнок, выпущенный на волю, мчался он со всех ног, спеша, волнуясь всем своим долгим, нескладным телом, кидаясь во все стороны. Его поступь легка и оттого лишь едва касалась лепестков чашечек и верхних листьев, однако достаточно сильна, чтобы взволновать и потревожить море сладостных ароматов. Розовые, бледно-голубые, насыщенно сиреневые, оранжевые, как солнце и желтые, будто лучшее сливочное масло или куриный желток, цветы, что приманивали жужжащих, пушистых шмелей, одурманивали не только запахом, но и тем удивительным ощущением, кое может подарить лишь прикосновение к шёлку или лучшей рисовой пудре – мягкая прохлада и нежность, смешанная с волнующей невесомостью, удушливо шепчущей на разные голоса: «Тебе ничего не стоит взлететь. Попробуй и у тебя получится. Ты – птица. Стрекоза. Лёгкая бабочка. Тебе не нужна метла, чтобы взмыть в воздух».
Замира Гэмп, не так давно превратившаяся в миссис Уилкс, словно тот невидимый жеребёнок, неслась со всех ног к дому, прижимая к груди огромный букет полевых цветов. Оставив туфли где-то на пороге террасы, рыжеволосая нимфа с видимым наслаждением утопала босыми ступнями в мягкой траве, не смотря на зной, сохранившей и свою свежесть, и свои соки. Длинная юбка тонкого, насыщенно зелёного, платья, облипала ноги, мешая бегу, однако её хозяйка даже не думала останавливаться.
Впервые за последние месяцы, Замира чувствовала себя счастливой. Вырванная из привычной жизни, поставленная, наконец, перед долгожданным, но уже превратившимся в некую данность, фактом своего брака, она никак не могла привести мысли и чувства в порядок, от робости переходя к страху за мгновения.
Её мучило некое невнятное ощущение неловкости перед тем, что оказавшись подле Уигберта, она вынуждена была признать, что ничего о нём толком и не знает и даже не способна предугадать его желаний. Он был пугающе молчалив. Она – удивительно покорна. Бледные уста молодой жены не умели произносить «нет», одно лишь «да». Словно и не было никаких собственных мыслей, стремлений, чувств. Ничего не было, только лишь огромное, безликое «да», восседающее на бархатных подушках, где-то в глубине её естества. Кто мог даже догадываться о том, что причина всему этому – безыскусное, ещё детское, желание понравиться, заслужить если не любовь, то некое её подобие. Привыкшая к мысли о том, что за хорошим поведением следует вознаграждение, Замира и в этой ситуации совершенно искренне верила в возможность сего славного исхода.
Будто птичка, что ещё недавно клевала зёрна и травинки во внутреннем дворике, взлетела миссис Уилкс по ступенькам террасы, всеми своими окнами выходящей в сад, и, толкнув стеклянную дверь, вошла в комнату, показавшуюся после пребывания на ярком солнце, удивительно тёмной и даже зловещей.
Дом Уилксов ещё носил отпечаток власти Ангелин Уилкс, теперь перебравшейся вместе с супругом к побережью. Пребывая в убеждении, что чистокровной семье приличествует жить в окружении символов и знаков собственного рода, Ангелин даже на столовых салфетках вышивала гладью семейный герб, не говоря уж о том, что вся прочая обстановка поместья напоминала дурные карикатуры в юмористическом журнале, призванные обрисовать повседневную жизнь напыщенной магической знати. Замира, любившая свет, простор и лёгкость, едва только ступив за порог Уилкс-холла, сразу же испросила у мужа разрешения переделать всё по своему вкусу и, получив оное, с рвением принялась воплощать фантазии в жизнь. Пока ещё многое из заказанного в мебельных, посудных, бельевых лавках не было доставлено, однако даже сама перспектива грядущих перемен уже стойко ощущалась в воздухе комнат, где распахнуты были окна, расставлены вазы с цветами и убраны с глаз долой каминные экраны, изображающие карликов и прочих причудливых созданий разной степени физического безобразия.
Бережно сжимая обеими руками стебли, волшебница, неслышно ступая по ковру, прошла через комнату и вошла в кабинет Уигберта, дверь которого, была полуприкрыта и скрывалась за гобеленом с огнедышащим драконом, пожирающим ведьму в кружевном чепце. Святая святых, небольшие, но достаточное просторные покои мужа выдержанные в излюбленных им синих тонах так же, по мнению Замиры нуждались в свете и воздухе. Воспользовавшись тем, что супруг отправился проведать волков, что жили на территории усадьбы, волшебница и здесь растворила настежь окна, позволив ветру развеять запах табака, пергамента и старых ковров. Мысль порадовать супруга букетом полевых цветов пришла внезапно, соблазнительно обманув юную женщину, как-то не особенно задумывающуюся над тем, что мужчина и цветы вещи не особенно совместимые.
Аккуратно поставив букет в вазу, Мира принялась перемешивать между собой стебли, стремясь воссоздать небрежный беспорядок, так подходящий к полевым соцветиям, буйным и беспорядочным по природе своей. Мурлыча под нос песенку, мотив коей словно юркая ящерка то и дело ускользал от неё, миссис Уилкс только тогда обнаружила присутствие Уигберта, когда его пальцы скользнули в пламенеющий каскад её огненных кудрей, а обнаружив, засмущалась, раскрасневшись аки маков цвет.
- Я … Я не должна была. … Но мне захотелось сделать Вам приятное, - заговорила она тихим, сбивчивым голосом, не оборачиваясь и даже не дыша, - Я. … Извините меня.