Родился в 1880 году, в семье дворянина, потомственного военного генерала штаба в отставке Бориса Петровича Третьякова. С детства воспитывался сурово, сам отец занимался воспитаем ребенка. По достижении юношества был направлен в Донской Императора Александра III кадетский корпус, который находился в Новочеркасске. Выпустился в звании подпоручика и после трехгодичной службы в Крыму, направлен в Академию генерального штаба. Это был прощальный подарок от отца перед смертью, рассмотревшем в сыне талантливого офицера. Старая рана, полученная еще во время турецкой компании всю жизнь преследовала Бориса Петровича и вот, наконец, свела в могилу. Иван же поступил в Академию, которая считалась самым лучшим учебным военным высшим заведением Российской империи. Но, не успев отучиться два курса, был направлен в чине поручика в армию генерала Куропаткина, который вел успешные военные действия в новой разразившиеся войне — войне против Японии. Не смотря на все трудности войны, молодой офицер их выносил с честью. Он даже пребывал в некоторой эйфории от того, как успешно, шаг за шагом, они выигрывают одно сражение за другим. Но радость была не долгой. Сначала был взорван адмирал Макаров, талантливейший флотоводец, который держал японцев в море на коротком поводке, потом сменился и генерал—губернатор порт Артура. Им оказался безалаберный офицер, при котором был уничтожен и расформирован почти весь флот державший блокаду.

Известна легенда о черепе из Бертон Агнес. Этот визжащий череп ассоциируется с домом в Северном Йоркшире, построенном в 1598 году тремя сестрами Гриффит. Однажды одна из сестер, Анна, встретила грабителей на дороге, недалеко от своего дома. Один из грабителей ударил Анну, когда она отказалась отдать кольцо, доставшееся ей от матери. Услышав крики, жители деревни спасли избитую женщину и принесли ее домой, где спустя пять дней она умерла. Последняя просьба Анны состояла в том, чтобы ее голову похоронили в стенах ее дома, который назывался Бертон Агнес. Однако семья решила похоронить ее традиционно, на кладбище у старой норманской церкви. Вскоре после этого в доме стали слышаться странные шумы.
Сестры заподозрили, что так выражается мольба Анны о возвращении домой. Они раскопали могилу и вскрыли ее гроб. К их изумлению, голова отделилась от хорошо сохранившегося тела, а череп ухмылялся.
Приходской священник посоветовал взять голову из могилы и принести обратно в дом. Сестры последовали его совету, и все шумы прекратились. Они не возобновлялись до тех пор, пока дом не унаследовала семья Бойнтонов, которые вынесли череп из дома. Анна опять не оставила сомнений в своем желании остаться в Бертон Агнес. Череп смирился лишь тогда, когда его положили на стол в холле. Годы спустя очередной наследник заложил череп кирпичом где-то за панельной обшивкой. И хотя желание Анны было таким образом выполнено, рассказывают, что ее призрак по-прежнему является ближе к годовщине ее смерти.

Случай, которого доктор ждал многие годы, наконец-то представился ему. Эмброз Холл уже много лет был директором клиники для душевнобольных, и в 1919 году к нему привозят сомнамбулу. Мечта, со временем превратившаяся в навязчивую идею, возрождается с новой силой, ведь теперь он не только может проверить все свои теории на практике, довести их до совершенства, но и превзойти некогда известного мага, подавить разум не только сомнамбулы, но и человека, не пораженного этой болезнью.
Доктор дает своему новому пациенту имя Чезаре, а себя же отныне называет Калигари, как того самого мага, чьей работой он был заворожён долгие годы. Забыв обо всем на свете, доктор начинает работу над своим подопечным. Долгие месяцы уходят на то, чтобы проверить свои теории, опровергнуть или подтвердить их, выдвинуть новые и вновь проверить. В это время новонареченный Калигари ведет дневник, где описывает свои попытки подчинения разума Чезаре, пишет о своих мечтах превзойти некогда знаменитого мага, о своих поражениях или удаче. После долгой работы Эмброз добивается успеха. Теперь Чезаре подчинен только ему и просыпается по приказу. Подражая своему предшественнику и вдохновителю, Калигари выступает с сомнамбулой на городской ярмарке днем, а ночью совершает убийства руками Чезаре, воплощая таким образом свои мечты и продолжая эксперименты.

Чезаре видит сны. Ему снятся птицы, яркие и шумные, снятся безликие сухие тени и огонь, поглощающий их. Людей в своих снах Чезаре не видит никогда, но слышит их. О, как невыносимо, как отвратительно их слышать! Они говорят быстро и громко, говорят скомкано и глупо, так, что у него начинает болеть голова. Один только голос, давно отделившийся от бессвязного шума, не раздражает сознания Чезаре, голос осторожный и вкрадчивый, пробирающийся в его сны, рушащий хрупкий кокон его мира, он связывает Чезаре с миром иным - им давно позабытым и отвергнутым. Сейчас этот голос зовёт его и тянет прочь из тревожащего забытья…
Веки сомнамбулы задрожали и медленно открылись, предоставляя возможность глазам, пустым и бессознательно-стеклянным, взглянуть впервые после долгого времени на тот мир, который они словно уже видели. Сомнамбула жадно ухватился за эту возможность, он хотел видеть всё, он не хотел ни минуты более оставаться в неведении, но при малейшей попытке подняться, голова его налилась свинцовой тяжестью, и всё тело было будто парализовано. С тихим стоном Чезаре опустился обратно на подушки, и звук этот – его первый звук в этом мире - его так поразил и напугал, что он не решился более повторять его.
Несколько минут Чезаре молча смотрел перед собой и видел лишь расплывавшееся перед глазами незнакомое лицо. Сомнамбула смотрел на этого человека, - а ведь это, несомненно, был человек - смотрел внимательно, словно стремился изучить и запомнить каждую мелочь: изборождённое морщинами лицо, крючковатый нос и круглую оправу очков с треснутыми стёклами на нём. Чезаре хмурился, будто обдумывал что-то, и всё смотрел на это лицо, не в силах отвести взгляда.
Жужжание. Чезаре рефлекторно повернул голову на звук. Муха, маленькое чёрное пятнышко на потолке, привлекло и полностью завладело вниманием сомнамбулы. Рот  Чезаре приоткрылся, обнажая неровные желтоватые зубы, глаза сузились, а сердцем завладел восторг и искренняя беспричинная радость. Память или скорее разум начал возвращаться к Чезаре, он вдруг совершенно неожиданным образом понял, что знает, что это за существо, знает, что его называют "мухой" и что оно имеет свойство назойливо жужжать. Люди не любят это существо… Он осознал также и своё имя - Че-за-ре. Его очень легко запомнить, правда? Сомнамбуле удалось это практически сразу: сначала язык касается нёба, затем зубов - тут Чезаре немного задержался, увлеченно проводя кончиком языка по зубам и дёснам - а затем снова возвращается к нёбу, но теперь быстро и отрывисто. И получается Че-за-ре. Обрадованным своим успехом, сомнамбула силился повторить своё имя вслух.
- Че... за, - он произносил звуки медленно, словно только учился говорить и с наслаждением тянул гласные, - ре... Че-за-ре.
Сомнамбуле очень понравилось его имя и он твёрдо решил, что никогда-никогда более не забудет его.

Джонатан умиротворенно закрыл глаза, наслаждаясь наступившей тишиной, но проклятые часы зацокали снова, а затем и вовсе мстительно пробили двенадцать раз. Полночь? Он не может уснуть уже более часа.
Зло покосившись на часы, Уэбстер замер. Нет, он ничего не видел. Абсолютно ничего. И не было там никакого мужчины в цилиндре, ну не было же, правда? Просто не могло быть.
«Доигрался», - мрачно подумал Джонатан, почему-то фыркнул и тихо сполз на пол вместе с одеялом.  Мужчина у часов уже исчез и Джонатан, протерев глаза, твёрдо решил считать его галлюцинацией. Он даже подполз к часам, осмотрел их со всех сторон и для верности постучал по циферблату - ничего. Уэбстер довольно улыбнулся и, получше замотавшись в одеяло, успокоился. У него, скорее всего, просто нервное истощение, он напуган, расстроен, да ещё и этот переезд – тут у любого сдадут нервы, верно? Да, Уэбстер считал именно так. Нервы и ничего более. Однако разум его, видимо, считал по-другому, ибо отчего-то сердце вдруг стало стучать громче и быстрее, мысли спутались, а ноги подкосились.
- Думаешь, ты меня н-напугал? - громко спросил мужчина у пустоты, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более мужественно и храбро, но, как это всегда бывало в самых ответственных ситуациях, начал заикаться, - Знаешь что, брысь отсюда, - уже тише заявил Уэбстер, видимо, смутившись своего волнения, и пошлёпал обратно к кровати, - Я собираюсь сейчас лечь и спокойно уснуть. Да, именно так. 
Джонатан забрался под одеяло, но глаза закрыть так и не смог, он всё смотрел и смотрел на часы, словно ожидая повторного появления незваного гостя. К слову, «встретить» этого самого гостя было решительно нечем, и Уэбстер в первый раз за всю свою жизнь пожалел, что не носит крест. Рядом находился только потрёпанный томик  - та самая книга, которую мужчина бросил в часы. Что же, пора взять себя в руки, вооружиться и побеждать зло Ирвингом. Действительно, американской классикой можно напугать кого угодно.

28 апреля 1850 года отец семейства Уиллис вновь лишился надежды на то, что у него появится второй сын – его жена Бетти вновь родила дочь, Медисон. 
Надо сказать, что жизнь младшей Уиллис была гораздо более легкой, нежели чем у ее старших брата и сестры – пусть она и бывала свидетельницей бурь и штормов, вызванных отцом, большая часть его гнева всё же обрушивалась сперва на Огастеса, а затем и на бедняжку Эннис. В детстве Медисон по большей части была предоставлена самой себе во дворе; в доме же её, словно ангел-хранитель, оберегала Эннис, а затем, когда старшие дети стали реже появляться в родных стенах, Медисон просто старалась меньше находиться в обществе отца, а в его присутствии просто вела себя как можно тише.
Чем старше становилась Медисон, тем понятнее становилось, что природа наградила её более чем приятной внешностью – таким образом, именно на неё стали возлагать славные надежды на хороший брак, который смог бы поправить дела бедной семьи.
Своего брата, Огастеса, девочка видела редко – он учился (а затем и работал), и Медисон имела возможность общаться с ним только тогда, когда он изредка приезжал на каникулы.
Воспитанием девочки занимались мать и, в основном , любимая старшая сестра. Именно они, по мере своих сил, помимо науки ведения домашнего хозяйства обучили девочку читать и писать.
Когда Эннис исполнилось восемнадцать, и она устроилась горничной, почетная должность главной помощницы по хозяйству легла на плечи Медисон.
У девочки были женихи из числа соседских мальчишек, но она никогда не оставляла надежды пойти, однажды, по стопам сестренки – устроиться на работу, и там, за пределами такого знакомого «домашнего» мира, встретить какого-нибудь приличного молодого человека.
Как только Эннис объявила счастливую новость о своей помолвке и скорой свадьбе, Медисон воспряла духом – девушка твердо решила, что как только отзвучат радостные свадебные колокола, она уговорит маму отпустить её на поиски работы. Уж тогда-то все мечты и чаяния начнут сбываться!
17 марта 1865 года вместе со всей семьей была убита старшим братом в собственном доме.

Возможно, Огастес никогда не был хорошим человеком. Пусть тихим и молчаливым снаружи, но мысли его посещали самые невеселые и часто довольно злые. В детстве, к стыду своему, он не раз желал отцу смерти. Конечно, потом просил прощения у Бога за такое страшное прегрешение, а, немного повзрослев, понял, что ничего ему за эти мысли не будет, и прощения просить перестал. Конечно, он любил свою сестру и мать, и был добрым с ними, но и эти чувства со временем забылись. Младшая Медисон и при жизни мало интересовала Огастеса, а после смерти он и вовсе забывал о ней, пока не сталкивался в открытом противостоянии.
Гасси, ставший духом, практически не покидал свою комнату, пока дом пустовал, но мог позволить себе выйти, когда дом заполнялся людьми – нужно же было выбирать себе новую телесную оболочку. Увы, как не везло ему при жизни, так не везло и после смерти. Каким бы не был злой дух, трудно противостоять одновременно и человеческому разуму, и нескольким привидениям.
Огастес вернулся в комнату, но дверь больше не трогал, да и злость не прошла даже после побега Эннис.
Своей комнаты Уиллис не покидал по большей части потому, что ненавидел тех призраков, которые обитали рядом с ним. И пусть они не часто сталкивались лицом к лицу даже тогда, когда Гасси покидал стены своей комнаты, но ощущать их поблизости было более чем неприятно.  Это ощущение, ощущение посторонних, утихало, когда он запирался здесь, но появлялось вновь, когда кто-то из обитателей дома приближался. Когда Эннис стояла за дверью, и Гасси накинулся на нее, ощущение присутствовало, но и после ее побега оно никуда не делалось, и это его выводило. Медисон он пока не замечал.
Но и человек, поселившийся в его комнате, выводил тоже. Он пел – это действовало на нервы, если можно применить к духу такое словосочетание, потом начал нести какую-то чепуху, от которой Гасси еще больше злился. Он и при жизни-то не любил, когда люди болтали попусту, но помалкивал, потому что те были или выше его по социальному статусу, или женщинами.
Будь это по способностям Уиллиса, он бы с удовольствием сейчас задушил этого человека, забыв даже о том, что собирался вселиться в него и начать свою жизнь заново. Огастес приблизился к постояльцу и попытался дотронуться до него, схватить, но руки прошли сквозь тело. Тогда дух встал точно в то место, где находился и человек. Что при этом ощущал живой – можно было гадать, но Гасси, представляя себя в его теле, повторял точные движения так, будто он сам их и делал, будучи заключенным в это тело.
Только несколькими минутами позже Огастес заметил в комнате присутствие другого призрака, он увидел Медисон и уже не отводил от нее взгляда, сделав шаг в ее сторону.
- Он мой, - такие сильные эмоции, как злость и ненависть, придавали голосу Гасси сил, что эти слова вполне мог услышать и живой человек, - Он мой! Отдай его мне! – Кричал Уиллис, бросившись к своей младшей сестре и пытаясь схватить ту за плечи.

Семья, в которой родилась Фрида, жила в не самом бедном, но и не самом богатом районе города. Отец был плотником, мать же всю свою жизнь вела домашнее хозяйство и растила многочисленных детей. Они никогда особо не бедствовали (плотническое дело у отца шло неплохо), но и лишних денег в семье не водилось – всё же содержание семи девочек и двоих мальчиков требовало определенных, в том числе и материальных, усилий.
Как же так получилось, что в семействе Найт оказалось столько потомков? Всё до банальности просто – отцу и матери очень хотелось иметь сына. Первый мальчик, Фредди, родился только восьмым по счету. Таким образом, наша героиня Фрида оказалась седьмой дочерью; а мы-то с вами знаем, что это означает.
О своем необычном даре Фрида начала догадываться еще совсем маленькой девочкой. Почти каждую ночь она видела странные сны: то она была мышкой, и «проживала» мышиную ночь, то птицей, ощущающей полную свободу полета.  После подобных, до боли реальных сновидений, Фрида просыпалась с большим трудом, и потом еще несколько часов ощущала себя совершенно разбитой. К слову, это были далеко не единственные «странности», связанные с именем младшей дочери. С ней постоянно происходили непонятные события, отчего сестры, а затем и братишки, стали с осторожностью, а подчас и неприязнью, относиться к Фриде.
Тайна этих снов раскрылась совершенно неожиданно, и разгадка пришла в виде пожилой соседки семейства Найт. Эта старушка, мисс Хадчесон, слыла женщиной немного странной, но довольно безобидной – и добросердечная мать Фриды частенько посылала девочек в соседний дом «помочь по хозяйству». И кто бы мог подумать, что эта чуднáя старушка окажется выученной ведьмой! Именно она впоследствии и стала «проводницей» Фриды в мире ведовства.

Лондонский Тауэр сделан из камня и известкового раствора, его тротуары вымощены кирпичом и камнем, но под ногами и под камнями протекали неисчислимые реки крови, пролитой многими исторически известными заключенными, проводившими последние дни своей жизни в стенах Тауэра.Появления привидений в Тауэре начались с середины XIII века, и многие из этих привидений представляют собой членов королевской семьи. Призраков принцев, жен королей, графинь, детей и многих других видят, чувствуют или слышат в течение многих столетий стражи лондонского Тауэра и его посетители.

Анна Болейн была второй из шести жен короля Генриха VIII. Они поженились в 1533 году. Генрих VIII составил заговор против своей жены и обвинил ее в безбожии и предательстве. Она была признана виновной и казнена в лондонском Тауэре 19 мая 1536 года. Она одно из самых настойчивых привидений, которое там видят, согласно опубликованной литературе.
Безголовая женская фигура Анны Болейн иногда появляется движущейся по ветру из Дома королевы в стенах Тауэра через часовню Св. Питера эд Винкула. Говорят, что она ведет процессию сановников вниз по проходу между рядами в церкви к своему последнему месту покоя под алтарем.

Одним из ужасных привидений является призрак Маргарет Плантагенет, графини города Солсбери. Генрих VIII не соглашался с римско-католическими верованиями Маргарет и рассматривал ее как политическую угрозу. Ей было 68 лет, когда Генрих VIII приказал отсечь ей голову на колоде в Грин Тауэр. 27 мая 1541 года графиня города Солсбери отказалась положить голову на колоду, подобно обычному предателю, и убежала от палача, который разрубил ее до смерти своим топором. Очевидцы видели, как это повторялось само по себе в Грин, а другие видели тень топора, падающую на ближайшую каменную стену.